Я расстеряно смотрел на нее посреди крупного супермаркета. Ее срыв был неизбежен и это было очевидно. Добил ее прилавок с молоком.
- Блять я не могу выбрать это гребанное молоко, - сквозь слезы начала говорить она, - блять.. я.. не могу.. блять.. выбрать это гребанное молоко.
Мы уже не менее часа кружили в супермаркете в попытках найти продукты к которым привыкли. Угадать было невозможно - творожек оказывался майонезом, а майонез - пудингом, а как отличить молоко длительного хранения от порошкового, цельного или нулевой жирности когда все на испанском, а ассортимент больше, чем бутылок вина?
Последние деньги на кармане делали недопустимым ошибку. Опять эти ебанные деньги заставляли каждый вечер делать длительный и нудный выбор всего: жилья, жратвы, всякой необходимой мелочи.. Постоянно приходилось экономить, чтобы была возможность заливать бенз в мот и платить за дороги.
Каждый вечер мы стояли перед каким то выбором, перед какой-то необходимостью. И каждый день въебывались. Масло в огонь последние дни доставляла погода, пришедшая прохлада и не правильное планирование маршрута и эта вечная привычка европейцев закрывать нормальные магазины ровно тогда, когда мы парковали мото и шли к ним. И всегда нам не хватало буквально минут 10 чтобы найти нужный.
Холод. Дождь. Ночные прохваты по серпантинам. И постоянно кофе, кофе и сново кофе. Я не чувствовал себя настолько выпотрошенным еще никогда.
Каждый день въеб под вечер, и почти каждый день остановка в каких-то уебищных хостелах, иногда вместе иногда по раздельности то с пакистанцами, индусами и прочим кашлюющим своими легкими нищебродьем.
До последнего дня мы даже не знали сколько у нас оставалось денег, запихивая для оплаты ворох карт и с каждым разом количество все еще с остатком уменьшалось. Банкоматы упорно не хотели давать информацию, а телефоны были либо утеряны, либо не подключены. Узнали лишь в последний день и денег было катастрофически меньше чем мы рассчитывали.
Нет, бывали и удачные попадания.
И тогда мы не стеснялись.
Мы пили, ржали и устраивали странные развлечения. Однажды в Римини сосед по гестхаусу зашел пройти проведать нас. Я был в говно и открыв ему в одном полотенце (я жутко проигрывал в карты на раздевание, а каждую снятую вещь мы сопровождали диким ором) спросил "какого хера?" на русском. Он спросил, все ли у нас нормально. Я сказал, чтобы он шел нахер. Он попросил иметь возможность поговорить с женщиной, иначе ему кажется, что он вынужден будет вызывать полицию так как подозревает, что у нас творится жестокое обращение с ней. Она сама подошла смеющаяся и спросила какого черта я так долго треплюсь с каким то геем и хохоча утащила меня от двери.
..Полицию через пару часов он таки вызвал..
Хорошо, что мы нигде не останавливались более одного дня. Обычно на нас жаловались во всех гостиницах и к завтраку все уже знали, от кого весь шум и провожали тяжелыми взглядами пока мы пытались позавтракать со шведского стола настолько плотно, чтобы не приходилось обедать.
И каждый день был как день знакомства, потому что клубок невероятных новых ощущений от дороги и европы переплетался с новыми ощущениями к ней. Мне не нужно было говорить или кричать о них - они пронизывали нас сверху до низу. Впервые я настолько осознал разницу в путешествиях когда есть возможность выгружать из перегруженного мозга радость и горечь сразу же. Все сплелось в единый клубок и мы израбатывали себя неистово проезжая на мотоцикле и еще успевая посетить все, что могло бы быть нам доступно.
..И последней каплей была Барселона с ее узкими улочками пропитанными трудом великих и особенным солнцем.
Тот день был последний нашего пребывания в Европе, на следующий были уже самолеты и последние силы были отданы этому "наконец-то правильному" магазину..
И вот она стояла посреди этого огромного гипермаркета и ее голос начинал переходить в крик.
Я схватил ее в охапку, бросив пакеты со стеклом прямо на пол и резко потащил в прохладу улицы. Хлестко закатил ей пощечину и тут же погрузил в своеи большие руки объятий. Она тряслась всем телом постепенно приходя в себя.
Охранник вышел и начал говорить что-то про испорченные продукты. Я сорвавшись послал его нахуй и попытался сходу вломить в челюсть. Она вцепилась в меня и потащила прочь, как только что я вытаскивал ее из магазина.
В общем пришлось заплатить еще и за бой продуктов. Брать чужое мы оба не могли и поэтому всегда компенсировали..
..И вот я стоял и ждал ее регистрации на следующий рейс. До Москвы мы долетели вместе. Я знал, что это когда-то кончится. В моем кармане было 30 евроцентов, последние остатки денег я отдал ей, у нее там ждали пара котов и не было уверенности, что остатков хватит даже на них. Меня никто не ждал. Она в последний раз прошептала, чтобы я обязательно дал ей знать когда у меня что-то изменится в жизни. А я знал, что мне надо сначала изменить себя и вряд ли это уже произойдет. Я бездомный и трус воротящий лицо от жизни, бегущий от оставленных женщин, друзей и детей. Возможно ли было думать о чем-то серьезном со мной.. Очароваться - легко, но горечь разочарования приходила быстрее, чем я успевал просыхать от очередного побега.
Я отказался от последних объятий, как будто это что-то могло изменить. Она не настаивала. Я вложил в ее руку багаж. Мне нечего было ей предложить и я просто ждал когда она пройдет турникеты. Я знал, что не напишу. Все было кончено. Это были три недели знакомства, 18 стран и 5 тысяч километров на двоих.. Она не обернулась.. Что это была за связь и было ли в ней что-то большее, чем в дружбе и партнерстве, я не знаю. Но я опять чувствовал то, от чего бежал постоянно. И это опять предназначалось не мне.
Я пошел в майке и без багажа к забиравшему меня с аэропорта другу. Было -2 на улице, мой мот остался в Барселоне у человека, которого я видел впервые в жизни, а в Москве меня ничего не ожидало. Резко накрыло и придавило к мокрому тротуару и я бесконечно долго наблюдал как толпы имеющих все и приспособленных для этой жизни людей проходили мимо.. В Москве шел первый снег.
Октябрь,17